Скорей бы настало завтра [Сборник 1962] - Евгений Захарович Воробьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все-таки весть о том, что Лихоманов полетит сегодня в паре с командиром, обошла аэродром. Скорее всего, об этом оповестил раздосадованный Гонтарь…
Многие посчитали решение командира полка неоправданным удальством. Ведь от искусства и опыта напарника зависит все. Он — щит командира, он прикрывает командирскую машину в головокружительные минуты воздушного поединка. Как же можно идти на такой риск и вверяться слабаку?..
2
И вот наконец зеленая ракета с шипением ввинчивается в небо — вылет дежурного звена.
Где-то по соседству, заглушая все живое, взревел мотор. Жесткий воздух с силой бьет в уши механику Остроушко, нещадно треплет его льняной чуб. Трава вокруг ложится плашмя.
В воздух уходит первая четверка. В первой паре, как бы наперегонки, мчатся по взлетной дорожке машины Кротова и его молодого напарника.
Лихоманова взволновало доверие командира, но волнение не расслабило, а, наоборот, сообщило его крупным рукам в перчатках новую силу, сделало его глаза, защищенные очками, более зоркими.
Только три минуты прошло после вызова в квадрат сорок девять, а истребители уже успели подняться, набрать высоту. Остроушко напоследок видит, как самолет Лихоманова торопливо поджимает под себя шасси.
Еще, еще зеленые ракеты — вслед за первой четверкой уходит вторая, третья.
Несколько летчиков, свободных от полетов, спешат к стартовой радиостанции. Дежурный радист сидит, не снимая наушников, на патронном ящике за складным столиком. Над головой радиста мокрая листва дуба. В подражание Кротову все на аэродроме называют этот дуб «маяком».
Истребители снабжены ларингофонами, связаны между собой и с командным пунктом радиоволной. И каждый, как только он наденет наушники, — сразу отрывается от земли и возносится в далекое поднебесье.
В наушниках писк, какое-то стрекотание и далекие голоса. Можно узнать товарищей и без условных позывных — по тембру голоса, по интонации, по манере говорить, по акценту. Судя по голосам, в небе многолюдно.
Обладатели наушников незримо участвуют в бою с группой «мессеров» и «хейнкелей». Этот бой идет сейчас в квадрате сорок девять. Идет бой за клочок советского неба, и, может быть, товарищи находятся сейчас между жизнью и смертью. Все слушатели опалены дыханием далекого боя, всех сроднило одно сердцебиение. Слышны скупые и точные слова приказа; торопливый совет товарищу, оказавшемуся в трудном положении; похвала, которую не терпится высказать немедленно, до встречи со своим ведомым на земле. И вдруг в шумной радиотолчее возникает озорной и заразительно веселый возглас: «Воздух очищен от противника!» Кто-то празднует победу…
Белоголовый Остроушко — его гимнастерка туго перехвачена ремнем в узкой талии — прислонился спиной к дубу. Техник напряженно всматривался в лица счастливцев, вооруженных наушниками, пытался определить, как обстоят дела там, в квадрате сорок девять.
Говорили, Остроушко пришел на фронт с детской технической станции, где работал инструктором. Он и до сержанта не дослужился, этот застенчивый паренек, и курить не научился, и водочкой брезгует, и совсем по-штатски, по-правильному говорит «плоскости», тогда как каждый уважающий себя летчик скажет только «плоскостя».
К «маяку» подходит Гонтарь. Дежурный протягивает ему наушники. Гонтарь жует потухшую цигарку и мрачно вслушивается в отзвуки боя. Черные густые брови его нахмурены, на Остроушко он смотрит строго, исподлобья: тоже молокосос, под стать командиру опекаемой им машины.
Тревога за Кротова, которого Гонтарь всегда так преданно охраняет в воздухе, соединилась с горькой обидой: ему, Григорию Гонтарю, предпочли Лихоманова! Тот и воюет-то без году неделю, у него еще эскимо на губах не обсохло. Вот и механика подобрал себе под стать — какая-то кисейная барышня. И волосы такие, словно он их моет перекисью, как фальшивая блондинка.
Гонтарь думал о своем преемнике с глухим раздражением. Он понимал, что вины этого самого Лихоманова нет. Не старался же тот специально понравиться командиру, да и не такой Виктор Петрович человек, чтобы к нему можно было подольститься! И оттого что на Лихоманова злился понапрасну, Гонтарь начинал злиться на себя. Он перебирал в памяти все последние бои. Вспоминал каждый свой промах, каждую оплошность. Ведь чем-то он проштрафился, если командир отказал ему в доверии!..
Проходит еще четверть часа — и на аэродром возвращается первое звено. Самолеты садятся поодиночке, под охраной товарищей, которые патрулируют в это время над аэродромом. Машины быстро скрываются в зеленых нишах на кромке леса.
О командире полка и его новом напарнике по-прежнему ничего не известно, кроме того, что оба патрулировали над переправой, куда направлялись немецкие «бомбачи», и вступили там в бой.
Начальник штаба, дежурный, радист, Гонтарь и еще несколько человек, которые засекли вылет Кротова, все более обеспокоенно, с нарастающей тревогой посматривали на часы — время полета истекало.
Тревога росла с каждой минутой.
Самолет не может сделать в воздухе стоянку. Мотор работает без отдыха, и бак с горючим регламентирует длительность полета.
Все чаще посматривал Гонтарь на часы, все тревожнее люди на лужайке вглядывались в пустующее небо.
Гонтарь обернулся и увидел рядом Аннушку. Когда это она подошла?
Аннушка стояла неподвижно и безмолвно. Она судорожно ухватилась за концы своей голубой косынки, но ей не удавалось унять выдававшую волнение дрожь пальцев. Бледность проступала сквозь смуглую кожу.
Гонтарь снова взглянул на торопкий секундомер, кивнул Аннушке — дал знак подойти, — снял с головы наушники и протянул один ей. Теперь они стояли совсем рядышком, как бы связанные добровольными узами; оба прижимали к ушам мембраны.
— Вольнонаемная Железнова! — раздался громоподобный окрик; это заявил о своем появлении комендант аэродрома Кукушкин. — Почему не на работе? Что еще за отлучки в обеденное время?
— Время обеденное, да аппетит у всех отбило, — вступился Гонтарь. — В столовой хоть шаром покати. Сам только оттуда. Кусок в горле застревает, когда такое…
Гонтарь вновь взглянул на часы и горестно покачал головой.
Комендант аэродрома еще продолжал что-то бубнить и выговаривать Аннушке, та стояла безответная, не двигаясь с места, и смотрела отсутствующим взглядом. А Гонтарь отмахнулся от коменданта, как от назойливого шмеля.
Кончилось тем, что дежурный цыкнул на коменданта, попросил отойти от радиоузла подальше и не мешать.
В эфире звучала разноголосица боя, донесения воздушных разведчиков, зашифрованная цифирь, залихватское и мечтательное: «Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы». Этот обрывок песни донесся с неба в проникновенном исполнении какого-то вольного сына эфира. Но тут же этого тенора заглушила чья-то энергичная басовитая ругань. И в этой какофонии Гонтарю
